Гарм Видар (Сергей Иванов)

Через минуту все было кончено. Лишь рука, судорожно вытянутая к слепому бельму небес, задержавшись на мгновение, словно обелиск над могилой неизвестного героя обозначила то место, где совсем недавно сидел Весельчак. Но вот болото издало глухой, утробный, чавкающий звук и рука медленно исчезла в пучине вслед за всем остальным.

— Все, — равнодушно буркнул Косой, — отхохотался болезный…

— А ты радуешься, гнида? — столь же равнодушно просопел Толстяк, стараясь как можно незаметнее проверить насколько крепка кочка под ним.

— Конечно радуюсь, — откровенно издеваясь, фыркнул Косой. — Я, и когда ты пойдешь ко дну, радоваться буду, а когда все остальные пузыри начнут пускать — плясать стану и песни похабные петь при этом.

— Надеешься всех нас пережить? — спокойно спросил Отшельник, лежа навзничь и бездумно глядя в серое небо, на которое только что в предсмертном откровении так мучительно указывала рука тонущего Весельчака.

Небо было тусклым тупым и бессмысленным, словно взгляд уставшего идиота.

— А-то как же, — радостно откликнулся Косой и тоже лег навзничь, закинув руки за голову. — Иначе и жить не стоит!

— А мы и не живем вовсе, — подал спокойный голос Болтун, со своей крохотной кочки, которая едва возвышалась из болота.

“А Болтуну-то не долго осталось, — почти сочувственно подумал Толстяк, удовлетворенно оглядывая свою кочку, на которой могло свободно разместиться еще, как минимум два, таких же, как он толстяка. — Да-а-а, не жилец наш Болтун, это точно”!

— Это ж почему, скажи на милость, мы не живем?! — окрысился вдруг на Болтуна Косой.

“Ну и чего он к нему привязался? — покачал головой Толстяк. — Не видит, что ли, у парня той жизни всего на пару часов осталось”…

— Жизнь это искусство! — философски заметил Отшельник. — А об искусстве судить можно лишь субъективно…

— Да уж, — подал скрипучий голос со своей кочки Прыщ, который беззаботно проспал гибель Весельчака и сейчас спешил наверстать упущенное. — Жизнь штука такая… Порой вот так живешь себе, спокойно живешь, добра наживаешь и вдруг — бац! А бывает и наоборот…

— Как это? — не понял Косой.

— А так, — зевая, спокойно ответил Прыщ. — Вроде и не жил вовсе, а глядь уже в болото и сыграл!

— Бывает, — равнодушно подтвердил Отшельник. — Вот у нас тут давеча был один такой, по имени Шустрый… Вы его не застали. Все суетился, суетился… кочку свою обустраивал. Говорил, как обустроит, так жить начнет… И вдруг хлоп и в болоте — сорвался, когда северный конец полез укреплять. Только булькнул разок на прощание и все. Теперь на его кочке вон Длинный живет.

— Ну живу, — раздраженно буркнул Длинный, — ну и что? А вы бы хотели, чтобы я вслед за Шустрым булькнул? Не дождетесь!!!

— Ну что вы все заладили, — миролюбиво заворчал Толстяк, — живешь — не живешь, булькнул — не булькнул, субъективно — объективно… Все мы булькнем когда-нибудь. Главное, пока не булькнул друг другу нервы не портить! Спать есть где — хорошо! Жрать есть что — отлично! Вот это объективно. А все остальное… болото.

— А я, все равно, уйду! — упрямо сказал Болтун.

“Ну, куда ты уйдешь?! — подумал Толстяк, и даже сам устыдился того оттенка, которым была окрашена эта мысль. — Нет, правда, ведь от болота еще никто не уходил”…

— А тебя никто здесь и не держит, — раздраженно фыркнул Косой.

— Но никто и не гонит, — равнодушно добавил Отшельник.

“Но никто ничего и не потеряет, если тебя не станет”… — подумал Толстяк, и вновь ему стало стыдно.

— А я, все равно, уйду! — почти выкрикнул Болтун. — Нельзя же вот так… всю жизнь… на кочке…

— Можно, — сказал Отшельник и зевнул.

— Нужно! — добавил Косой и яростно высморкался.

— Лучше так, чем в болоте по уши, — лениво почесываясь, подытожил Прыщ.

Толстяк было подумал, что… Но за это ему стало уж совсем стыдно, и он отогнал все мысли куда подальше…

— А я, все равно, уйду, — печально сказал Болтун и отвернулся.

Кочка под его ногами стала совсем крохотной.

Толстяк лег так, чтобы не видеть этой крохотной кочки и постарался заснуть…

Когда Толстяк проснулся, совсем крохотная, не более полуметра в диаметре, кочка Болтуна была пуста.

И не понятно было: то ли Болтун действительно ушел, то ли, что было куда вероятнее, просто булькнул.

Да и куда от болота уйдешь!

Никто не разу не вспомнил о Болтуне.

И Толстяк тоже вскоре о нем позабыл.

Лишь однажды ночью Толстяку показалось, что он слышит тихий печальный голос Болтуна. Это случилось, как раз сразу после того дня, когда Прыщ во сне сорвался с кочки и булькнул, а на его кочку перебрался Длинный. Но утром, естественно, никакого Болтуна не оказалось…

Потом булькнул и Длинный…

И Косой, который так надеялся всех пережить, тоже булькнул следом.

А когда пришел черед Отшельника, то он по секрету признался Толстяку, что Болтун таки приходил. И захлебываясь рассказывал, что всего в двух днях пути болото кончается, и там вроде бы кругом твердая сухая земля…

Но Отшельник ему тогда не поверил, а чтобы Болтун своими дурацкими разговорами не морочил никому голову, он — Отшельник под утро Болтуна-то и утопил…

И правильно сделал!

Кругом болото! Одно болото!

И нет, НЕТ НИЧЕГО ИНОГО!!!

И будь он проклят это Болтун! Он всегда был гнидой! Вечно болтал, а сам при этом о чем-то постоянно думал…

А тут… Кочка вон совсем крохотная стала — того и гляди — булькнешь!

Ну, неужели он гад прав был?

И я и не жил вовсе?!!